Вечер поэзии. Глеб Горбовский

Я в этот город больше не вернусь.
Не потому что я ему не нужен,
что нет церквей, а также — зимней стужи…
Все эти горы, волны, ветры, лужи —
еще Россия, но уже не Русь.

Так думал я до нынешнего дня,
когда в порту, у самого причала,
я встретил существо. Оно молчало.
В ручных глазах отчаянье кричало,
все прочее из этих глаз тесня!

Я предложил ей ломтик колбасы.
Она взяла. И сразу стало ясно,
что я не прав: печаль ее не гасла.
Мы одиноки врозь. Увы, напрасно
в моих глазах созрели две слезы.

Она ушла, едва качнув хвостом.
Мы одиноки порознь, вот в чем штука!
У нас в глазах одна пылает мука,
одна обоим предстоит разлука,
но одиноки — врозь… при всем при том.

Я в этот город больше не вернусь:
Не хватит сердца — пить былую грусть.

1987

Безглагольное

Россия. Вольница. Тюрьма.
Храм на бассейне. Вера в слово.
И нет могильного холма
у Гумилева.

Загадка, горе от ума.
Тюрьма народов. Наций драма.
И нет могильного холма
у Мандельштама.

Терпенье. Долгая зима,
длинней, чем в возрожденье вера…
Но — нет могильного холма и у Гомера.

1989

Перед дорогой

Дождь напоследок напутственно хлынет.
Шум непогоды прогнет потолок.
В книгу уляжется ветка полыни, —
Блок или Тютчев? Нет, все-таки Блок.

Там, где я жить собираюсь отныне
дождь не идет и стихи не нужны, —
как на пейзаже, на тусклой картине,
только — с обратной ее стороны.

Там, в окружениии добрых созвездий,
сидя на камне под старой луной,
я поразмыслю о пользе Возмездий
и отрекусь от печали земной.

Будет и там — и печаль, и дорога
течь, рассекая благие места…
Робко спрошу я у встречного Бога:
— Эта дорога выводит … куда?

1988

Очевидец

Под вселенский голос вьюги
на диване в темноте
поразмыслить на досуге
о Пилате и Христе.

…Как же так! — руками трогать
воздух истины, итог,
в двух шагах стоять от Бога
и не верить, что он — Бог…

Под тенистою маслиной,
на пороге дивных дней,
видеть солнечного сына
и не сделаться светлей!

Отмахнуться… Вымыть руки.
Ах, Пилат, а как же нам
под щемящий голос вьюги
строить в сердце божий храм?

Нам, не знавшим благодати,
нам, забывшим о Христе,
нам, сидящим в Ленинграде
на диване — в темноте?

1988

***

Все некогда осмыслить бег времен:
крушенье эр, эпох звездопаденье,
мерцанье душ в коробочках имен,
стремление за собственною тенью.

Больничным коридором узок путь.
В конце дыра — прощание с родными.
Так в чем же суть? В падении на грудь?
Но кто прижмет, но кто тебя приимет,

кто не прогонит с собственной груди?
Кто по тебе прольет молитву взгляда?
И ты летишь, ржавея на пути,
под неумолчный ливень звездопада.

1963